Павлина Гончаренко - Пароль — «Прага»
— Можно отремонтировать часы зарубежной фирмы? — спрашивает он.
— Какой именно? — интересуется мастер.
Незнакомец достает из кармана небольшую бумажку.
— Вот тут указано.
Мастер внимательно смотрит на незнакомца, потом берет бумажку, сложенную треугольником, читает написанное.
— Не понимаю, — говорит он.
— А вы сверьте, — спокойно отвечает незнакомец.
Мастер исчезает за ширмой. Там достает треугольную бумажку, внимательно смотрит обе — абсолютно одинаковые. Значит — свой.
Незнакомец крепко пожимает руку мастеру.
— Падучек, Карел Падучек. — И добавляет, улыбаясь: — Я вас сразу узнал, товарищ Фиала.
На сухощавом лице Гонзы промелькнула теплая улыбка, по он вмиг погасил ее.
— Давно ожидаю вас, — произносит он медленно. — Есть неприятные новости. Не садитесь напротив окна. За вами уже следят. Не оборачивайтесь. Мне все хорошо видно. В Праге вчера ликвидировали провокатора. Им был Сиручек. Да, да, Сиручек. Он выдал двух связных. Немцы сразу схватили их. Но ребята не сказали ничего. Третьим связным к партизанам были посланы вы. Сиручек про это тоже знал. Вы были с ним в пивной Святого Микулаша; там он указал специальному агенту, кого нужно схватить. Знакомый метод, судя по тому молодчику, который торчит на той стороне площади, у столба. Гестаповцы на этот раз действуют умнее. Они, наверное, решили следить, куда вы пойдете отсюда.
Падучек молчал. На его лице ни тени напряжения. За годы подпольной партийной работы Карел привык всегда быть настороже. Опасность уже давно не является для него неожиданностью. Он наблюдает, как худые руки Гонзы складывают инструмент. В этот момент Падучек даже не слышит голоса старого подпольщика. Ему почему-то вспомнилось, как он впервые встретился с Фиалой на одной из пршибрамских шахт. Неразговорчивый Гонза мог несколькими меткими словами заставить товарищей задуматься над наболевшими вопросами. Шахтеры называли Гонзу политиком и всегда во всем советовались с ним.
И еще Падучек вспомнил, что по характеру Гонза был похож на своего приятеля Зденека Матисова. Теперь тот живет в селе Малая Буковая, пекарничает. «Если путь к советским партизанам лежит через Малую Буковую, — думает Падучек, — то тогда Зденека Матисова не минуешь, — тот знает, как их найти». До Падучека наконец доносится голос Фиалы:
— Птицелов приказал заменить вас, дальше к советским десантникам пойду я. Пароль я знаю. Вам же нельзя ни оставаться здесь, ни возвращаться в Прагу. Они знают вас в лицо. Эта явка так или иначе уже завалена. Мы сейчас выйдем через кухню. Оттуда через соседний двор на другую улицу, а там два шага — и вокзал.
Фиала взглянул на часы.
— Доедете до Стракониц, а потом уже пересядете на Пльзень. Найдете улицу Моравскую, дом шесть. Во дворе, второй этаж, налево. Предупредите о предателе. Пароль врачебный. Спросите «Очкастого». Поняли?
— Все понял, но… — Падучек какой-то миг колебался. — Но как вы выберетесь? И потом мастерская… Если кто-нибудь придет на явку?..
— Мастерская ликвидируется, заказов последнее время я почти не брал. Чтобы не вызывать подозрения, мы не закроем ее. А своим я дам знак: уберу около дверей лопату. Для видимости сначала почищу лед у входа. Дайте вашу шляпу. Я ее положу так, чтобы она хорошо была видна шпиону с площади. Пусть думает, что вы ожидаете заказ. Быстро пойдете сюда, потом свернете к усадьбе и через двор прямо улицей к вокзалу. Наденьте мою фуражку. И желаю вам удачи.
Когда через час в мастерскую ворвались гестаповцы, там уже никого не было. Они перерыли все, сломали даже несколько часов, заглядывали в каждую подозрительную щель, но ниточки, которая навела бы их на след подпольщиков, не нашли.
В тот вечер Гонза появился в селе Малая Буковая.
С бывшим другом Зденеком Матисовым он встречался редко. Заметил сразу: постарел Зденек — как-никак вырастил трех сыновей. А что сыновья — красавцы, каждый в селе скажет. Седым стал и сам Гонза. В последнее время его семья в Пршибраме не жила, и никто не знал, в какое надежное место перевез ее не столько часовых, сколько подпольных дел мастер.
Друзья делились новостями и не догадывались, какие события назревали.
* * *Ночью партизаны заглянули к леснику. Через Либушу они узнали, что немцы пригнали в Пршибрам эшелоны с оружием, которые должны отправиться в Прагу.
— Либуша, а вы можете показать по карте, где это? — спросил капитан девушку и развернул карту.
— Пршибрам я знаю хорошо. Эшелоны стоят тут, — отметила она ногтем — Нужно что-нибудь?.. — Девушка покраснела и умолкла.
Олег восхищенно смотрел в ее серые, умные глаза. А капитан уже продумывал план диверсии, жалея, что нельзя взять с собой Баранова, — ведь с ним можно было бы захватить хоть часть оружия. Но Баранов был в глубокой разведке.
Партизаны поблагодарили за новости, за гостеприимство и поспешили к выходу. Уже возле самой калитки капитан почувствовал прикосновение чьих-то теплых тонких пальцев к своей руке. Это была Квета. Олешинский на миг остановился. От неожиданности не разобрал, что шепнули ее уста, но на прощание благодарно пожал девушке руку.
Темный шатер ночного неба уже зарозовел рассветом. Нужно торопиться, пока не рассвело.
В лагере их ждали.
— Где «мыло»? — сразу спросил капитан Володарева, который теперь был за комиссара.
Манченко молча подал Олешинскому несколько брусков взрывчатки. Себе он тоже взял немного и сложил в мешок вместе с партизанскими листовками. Еще несколько минут — и трое: капитан, Олег и Манченко исчезли в направлении Пршибрамской железной дороги.
Шли молча. Спустились лесом с высотки и очутились перед товарной станцией. Кругом — нагруженные составы, готовые к отправлению на Прагу. Издалека слышно сонливое пыхтение паровоза. Отправка эшелонов, видно, затянулась.
Быстрее, быстрее… Позади уже широкая балка, ров — и вот насыпь… Руки неслышно разгребают щебень. Что-то зашуршало. Тело само припадает к земле. Тихо. Наверное, это неосторожность Михаила. Снова заработали руки. В случае опасности Олег даст знак и прикроет отход. Еще усилие. Скорее бы конец. Капитан осторожно нагребает щебень. Руки у него дрожат. «Отвык», — мелькнуло в голове, и почему-то вспомнилась та последняя ночь в концлагере под Коростышевом, когда они вместо с другом Иваном Иваненко в 1942 году выгребали горстями землю… В лицо ударил свежий воздух. А еще позже они ползли, припадая к земле, и бежали. По ним стреляли, неистово лаяли собаки…
— Вот и все.
Капитан легко спустился с насыпи и уже только в балке догнал Манченко.
— Порядок, — шепнул тот, и вскоре силуэты партизан растаяли в полосе темного леса.
В это утро Ружена, полнолицая низенькая женщина с сильными натруженными руками и приветливым взглядом, принялась хозяйничать у печи раньше, чем обычно. Нужно накормить сыновей, проводить их в Пршибрам на работу и дважды испечь хлеб. Ее небольшая пекарня снабжает хлебом все село. Не зря Ружену шутливо называют кормилицей Буковой. А заказов на сегодня, как никогда, много.
Рано поднялись и хлопцы:
— Мама, ты слышала взрывы ночью?
— Кто ж их не слышал, — ответила Ружена, — гремело на весь округ, а горит еще и до сих пор. Где-то в Пршибраме.
— Я сегодня пойду раньше, — говорит ей сын Индра. — У меня небольшое дело.
Внимательным материнским глазом Ружена увидела, что он чем-то взволнован, однако расспрашивать не стала — она никогда не вмешивалась в дела своих сыновей. Знала: будет нужно, они сами расскажут, посоветуются с ней.
Она зашла в спальню посмотреть на часы, а Индра тем временем взял сверток, вскочил на велосипед и исчез за забором. «Какие-то свои мужские дела завелись», — не без гордости подумала мать и хотела уже заняться тестом, когда увидела Итку Пацткову — высокую, стройную красавицу, которая как раз входила в хату. Эта чернявая девушка давно нравилась Ружене, и она мечтала, чтобы кто-нибудь из сыновей привел ее в дом невесткой. Итка по субботам всегда берет две хлебины, и Ружена с утра выбрала самые выпеченные, завернула в чистый белый рушник и положила в большую кастрюлю.
— Слышали взрывы этой ночью? — спросила Итка.
— Слышала, — ответила, приветливо поздоровавшись, Матисова.
— Говорят, взорвали какие-то эшелоны в Пршибраме.
— Война… — только и сказала Ружена и пошла на кухню за хлебом. Быстренько подняла крышку кастрюли и остолбенела: вместо двух лежала только одна хлебина, не было и рушника. Что за наваждение? Она же сама положила их.
Ружена вынесла Итке две хлебины и ласково, как всегда, распрощалась. А на душе было неспокойно.
В присутствии другого гостя Ружена не решилась бы спросить у сыновей об исчезновении хлебины и рушника. Может, после такой тревожной ночи она сама напутала и положила в кастрюлю одну буханку… А рушник найдется — не хлеб же, не съедят. Но с другом мужа, часовщиком Гонзою, она своими сомнениями поделилась. Тот помолчал, будто хотел припомнить что-то, и посоветовал подождать. «Во всяком случае, ничего страшного в этом пока еще нет», — сказал он рассудительно.
